Художник стоял у окна и задумчиво смотрел на ночной город. Он обдумывал сюжет новой картины – темная комната, освещенная лишь слабым светом мерцающих фонарей на улице; красивый молодой человек, стоящий у окна… «Мне чертовски нравится эта идея!» - думал Художник, - «Как свежо! Как концептуально!». По правде говоря, Художник художником не был, он был сапожником. Но на вопросы журналистов о профессии обычно холодно отвечал: «Разве образование могло затмить мой талант? Ах, я на днях начал писать картину «Ночной город», вероятно, нескромно так говорить, но мне кажется, что это будет шедевр…». На этом месте журналисты начинали расспрашивать Художника об его чудесной будущей картине, и тут-то он мог рассказывать часами.
читать дальшеСегодня Художника посетила муза. Муза посещала его каждый день, кроме вторника и субботы, с пяти до семи. Музы иногда менялись – брюнетки, блондинки, рыжие, даже одна лысая – но все они неизменно надеялись стать Женой Художника, ведь это, пожалуй, гораздо более престижно, чем быть Женой Музыканта и чуть менее почетно, чем быть Женой Актера. Но Художник каждый раз разводил руками, целовал очередную Музу в подставленную для этого щеку и ровно в семь закрывал дверь своей мастерской. Они же должны понимать, что ему надо работать! Оставшись один, он долго расставлял краски, перебирая тюбики и баночки; проверял, хороши ли кисти – Художник никогда не должен экономить на кистях, это его кредо; шагал по комнате, хмуря лоб и иногда весомо произнося «так-так-так!»; останавливался у широкого окна и тревожно смотрел вдаль. Потом вдруг вспоминал, что его ждут на торжественном приеме, и долго сокрушался, что никогда ему не дадут закончить свой шедевр.
Художника любили в светском обществе. Он был мил и обходителен с дамами, он был весел и щедр в мужской компании. Все вокруг восхищались его талантом, и это ему льстило: он раскланивался по сторонам, клятвенно обещая каждому новому приятелю (и особенно приятельнице) изобразить его или ее на своем очередном шедевре.
Все это длилось не один год, как вдруг Художник заболел. Наверно, он слишком часто стоял у окна и смотрел на ночной город. Врачи разводили руками, а Художник, бледный и осунувшийся, больше не ходил на приемы, а все время лежал в постели. Иногда он слабым голосом просил своих посетителей (все больше посетительниц) подать ему кисти, ведь Художник остается Художником даже на смертном одре, а кисти должны быть в полном порядке. Бывшие музы смотрели на Художника полными слез глазами и умоляли его не перенапрягаться. Вероятно, они понимали, что вот-вот лишаться возможности стать Женой Художника и, закрывая лицо руками, по привычке ровно в семь часов расходились по домам.
Наконец, настал тот день, когда мир должен был потерять Художника. Художник в этот день был еще более торжественно печален, чем раньше, и всем своим видом показывал, что скорбит о такой большой утрате для человечества не меньше, чем все остальные. Казалось, даже планета остановила свое вращение, ожидая, когда случится необратимое. Наконец, Художник закрыл глаза и прошептал свои последние слова: «Единственное, о чем я жалею – что так и не успел написать ни одной картины. Столько раз в красках описывал свой «Ночной город», но к краскам так и не притронулся. Но какой же, черт возьми, это был бы шедевр!..».
На следующее утро в газетах появились объявления о благотворительном аукционе имени Художника. Самым главным и самым дорогим лотом в нем был «Ненаписанный ночной город».
* По всем правилам искусства